«Я тебя целоваю...»

Вначале меня удивили ее фотографии. Потом ее имя - Эка Фран-поль. Француженка, чтоли? Нет, говорят, чего-то там понамеша-но, но очень талантливый и очень сложный человечек. Общаться с ней нелегко. Что талантливый - вижу. А что сложный... Этим нас не напугаешь: вокруг одни сложные ходячие пособия по психоанализу, одним словом, сплошной дурдом. Возьмите пару сотен интервью у актрис, художниц, танцовщиц, поживите с парой журналисток и писательниц, и тогда сам черт вам не будет страшен. А когда мне сказали, что бабушка у нее армянка, сомнений у меня не осталось - а подайте-ка ее!

Подали. Само очарование. На лице написано: все зависит от настроения, с какой ноги утром встанет, какая погода за окном, признались ли ей в любви,довольна ли собой, зеркалом, мужем, любовником... Про любовника, впрочем, ничего не знаю, а что замужем - сообщили.
— А почему ты Эка?
— Сокращенное от Екатерины. Тяжелое и длинное имя, похоже на поезд. Эка лучше. Некоторые зовут меня просто Франполь. И ты можешь так звать, если хочешь.
— А как звали бабушку?
— Тамара Богдановна Петросянц. Я с ней росла. А у бабушки были папа, Богдан Галустович, и мама Мария Месроповна. Я и их помню.
— Прадедушку и прабабушку? Феноменальная память!
— Богдан Галустович был второго года рождения. Родился в Западной Армении, видел резню и на этой почве немного помешался. Ничего такого, но со странностями был дедуля, какой-то беспомощный, в себя погруженный. Его жена, Мария Месроповна, с ним как с ребенком обращалась: «Богдан, ты ходишь неодетый, простудишься!» Он постоянно что-то забывал. А к бабушке своей, Тамаре, я была сильно привязана, и мне ее до сих пор не хватает, бабуси моей...
— Они, я так понимаю, по маминой линии?
— По маминой. Мама театровед. Мы с ней живем раздельно и, к сожалению, не так часто видимся.
— Типичная московская жизнь. Ты ведь в Москве родилась?
— В Москве. А что такое «типичная московская жизнь»?
— Броуновское движение. Люди, как молекулы, у каждого своя внутренняя жизнь, свои атомы. Сталкиваются, отскакивают, снова сталкиваются и снова отскакивают, и не знаешь, с кем и когда
столкнешься в следующий раз.
— Может быть. Хотя, знаешь, когда возвращаешься сюда из Европы, кажется, что здесь люди намного кон-тактнее и теплее.

— Думаешь?
— Я пожилазаграницей.Там откры-
тость на уровне вежливости, не более. Впрочем, закрыться, впасть в депрессию можно везде, если к тому есть склонность. Все зависит от того, что в себе несешь, насколько себя нашел, насколько востребован. Можно быть счастливым и довольным в большом и холодном городе, имея работу и пару близких людей, и можно чувствовать
себя неуютно и дискомфортно в маленьком и теплом, где все тебе улыбаются. Даже в таком, как Ереван.
— Ты там бывала?
— Бывала, в детстве. У меня там родственники. Но армянского не знаю... Так, несколько слов. Бабушка со мной иногда по-армянски разговаривала.
— Ты, насколько мне известно, хотела стать художником, но стала фотографом.
— Я закончила Суриковское училище. Должна была стать художницей... Стала ли?.. В каком-то смысле - да. Мама считала, что живопись- не женское дело: руки постоянно в красках, в кислоте и Бог знает в чем еще.«Назови мне хоть пару художниц, оставивших заметный след в искусстве», - говорила она.
— А ведь она права...
— Наверное. Я много чего перепробовала. Кем же все-таки стала?.. Да разве это важно? Важно заниматься любимым делом. Для меня это - фотография. Не рекламная, хотя приходится этим зарабатывать, а та, которая максимально приближена к искусству. Когда работаю с моделью, стараюсь передать характер, настроение,то
неуловимое, что проявляется и исчезает в доли секунды. Не люблю глянцевых красоток и вообще, «красивость». Это делать легче всего, особенно, если есть под рукой хорошая модель и хорошая аппаратура. Профессиональная модель сама знает, как ей стоять, как улыбаться, - ее этому учили, - так что тебе остается только щелкать, а потом выбрать наиболее удачный кадр.
— У тебя самой был учитель?
— Строго говоря, нет. Но есть хороший фотограф - Павел Киселев, мы с ним давние друзья, и у него я кое-чему научилась.

— Принято считать, что в жанре «ню» работают фотографы-мужчины.
— Почему же, есть и женщины, и это намного интереснее. Женщина увидит в другой женщине то, чего не заметит мужчина. Кстати, в этом одновременно и трудность работы. С фотографом-мужчиной модель чувствует себя увереннее. Онаточно знает: есть вещи, на которые он не обратит внимания. Он передаст ту красоту , которую увидит или захочет увидеть. Мужское восприятие женской наготы, в общем и целом, стандартно. С небольшими поправками, в зависимости от эстетического, культурного развития. Для мужчины это в любом случае существо из другого мира. Женщина-фотограф видит в модели себе подобную,о которой много чего знает. Любая складочка на теле, любой жест ей о чем-то говорят. Поэтому мне, например, легче работать со знакомыми и труднее с новыми моделями: они комплексуют, чувствуют себя как под рентгеном. С ними надо подружиться, ввести в определенное состояние, это не получается с первого раза.
— А обнаженных мужчин снимать приходилось?
— Приходилось. И это очень интересно. Но тут возникает другая проблема. Фотосъемка, как и любой творческий процесс, - это игра. Мужчина легко принимает правила игры, но ждет от нее иного завершения. Есть у меня приятель, который всегда готов позировать - и с ним никаких проблем. Но с другими нелегко. К концу съемок у них обычно возникает разочарование: и это все?! И каждый раз приходится объяснять, что мы уединились не для этого...
— А для искусства. Понятно. А они: зачем в таком случае ты меня раздевала? Могу понять этих мужчин, если он не эксгибиционисты. Ощущение, будто над тобой поиздевались.
— Тебя я точно не стану фотографировать.
— А я тебя сфотографирую, если позволишь. Хочу, чтобы читатель увидел тебя моими глазами.
— Сделай это словами.
— Слов может не хватить.
— Иногда и мне их не хватает, и я начинаю их обыгрывать. Или менять до неузнаваемости, так, чтобы они соответствовали эмоциям. Эмоции тоньше слов. Слова конкретны, реальны, эмоции воображаемы. Разве что в поэзии удается их максимально сблизить. Фотография, как и слово, отражает реальность. Сделать ее искусством - значит приблизить к воображению.У меня сотни работ, лучших -десятки. А сейчас хочу создать фотографическую сказку. Нет, не фотороман в жанре сказки, а совсем другое. Передать парадоксальность бытия, то, чего не увидишь, на что не обратишь внимания в жизни. На самом деле надо исказить одну реальность, чтобы показать другую...

Я не столь тонок в фотографии, поэтому, снимая ее, не стал искажать реальность. Получилась не сказка. Получилась Эка Франполь, такая, какая есть, правнучка Богдана Галустовича и внучка Тамары Богдановны, непредсказуемая женщина в хорошем настроении. Потом я попытался запечатлеть ее во время работы. Надо видеть, как она гоняет модель по студии, ползая за ней с фотоаппаратом по полу, по стене, по потолку, и не успокаивается, пока не найдет нужный кадр. Модель тем временем или впадает в истерику, или становится абсолютно невменяемой. И тогда Франполь облегченно вздыхает. Ей важен результат, даже если модель потеряет сознание или сойдет с ума.Я позвонил ей, сказал, что статья готова, а она ответила «хорошо, спасибо» и, к удовольствию моему, не потребовала показать текст. Очко в ее пользу. Терпеть не могу, когда просят заранее показать интервью. Будто текст этот не на газетной бумаге будет напечатан, а на скале высечен для потомков. Достойные люди никогда не спрашивают, чего я там написал. Пусть там что-то не то. Пусть даже все не то. Но это мое «не то». Я лично готов принять чужое «не то». К примеру, с некоторых пор Франполь взяла за привычку говорить мне на прощание « я тебя целоваю». Прекрасно владеет языком, просто искажает одну реальность, чтобы создать другую. Ну, и я соответствую. Она мне: «Я тебя целоваю», а я ей в ответ : «И я тебя... ваю-ваю». Раз на то пошло.

Руслан Сагабалян