Фридон Асланян: «А теперь ты сам»

...Он может все. Именно такое ощущение возникает у зрителя при первом же знакомстве с работами Фридона Асланяна, архитектора и дизайнера, живописца и графика, автора многочисленных градостроительных проектов.

Ведь работа - это всегда изнурение и пот, усилие и усталость. Здесь же - иное: мысль в ее самом тонком и чистом, философском измерении. Из всех философских направлений художнику ближе всего индуизм - бесконечной глубиной созерцания, возможностью неизмеримо долгого и всегда неожиданного постижения: себя - в вечном, и вечности - в себе. «Конвертация» философии в живопись (а также в архитектуру, графику, гравюру, дизайн, мелкую пластику и многое другое) происходит у художника легко и естественно. Он не спорит сам с собой ни по цвету, ни по форме своих работ. «Муки творчества» - это не о нем. Фридон любит говорить: «Я не терзаю предмет творчества, не провоцирую его раскрыться, не беру приступом как крепость. Диалог всегда важнее и интересней для меня, чем поединок - с бумагой, холстом, камнем или металлом».

Вся эта «легкость» и «естественность» - следствия высочайшего и разностороннего профессионализма Фридона, закономерный итог свободного владения им как традиционными, так и авангардными техниками, технологиями и материалами, какие только может применять художник, живущий в начале XXI столетия. Но есть и нечто качественно иное в его работах, в его личности, в творческом почерке, что выделяет мастера из среды добротных мастеровых нынешнего постмодерна с его травмирующей эклектикой, агрессивностью и суррогатной эстетикой «нью эйджа». Подлинная традиция, в глубине которой сплелись армяно-ирано-индийские корни художественного мироощущения, предопределила главное и, пожалуй, единственное кредо художника: рождение через созерцание. А если это под силу, то все остальное - дело интеллектуального мужества и творческой самоотдачи. Именно эти свойства художника наиболее ярко реализуются в том, что сам он называет своей трансцендентальной живописью.

О том, что она собой представляет, столь же бесполезно рассказывать, сколь тщетно было бы словами описывать запах или экзистенциальный момент перехода сознания от реальности к сверхбытию. По той же причине сложно и репродуцировать эти работы - их «прорыв» в четвертое измерение ощутим лишь при взгляде на подлинник. Причудливое сочетание красок и форм, бесконечно дробящихся и вновь сливающихся в изначальной духовной сути, создает удивительный эффект. Зритель начинает дополнять картину - в меру собственного постижения мира, открывающегося за листом бумаги с нанесенными на него маслом, тушью, лаком или золотом. Осевое перевертывание картины, степень ее удаленности от зрителя, ракурс совершенно меняют картину того причудливого мира, который каждый зритель представляет себе в меру собственного духовного и творческого опыта.

Вот почему, когда Вы смотрите на работу Фридона, то всегда узнаете нечто новое и неожиданное о себе. Так художник помогает наблюдателю раскрыть его внутренние возможности и делает само наблюдение сотворчеством. Графика Фридона - при большей, казалось бы, «классичности» жанра - также заключает в себе интригующий момент неразгаданности. Растворяющаяся в пространстве средневекового города (или внутреннего мира человека) линия обретает подвижность и легкость через дискретность штриха, мазка, нажатия битумного шарика, удара печати (есть у Фридона и такая экстравагантная техника, его уникальное «ноу-хау»: «отштампировать» портрет любой подручной печатью или штампом).

Его пейзажи и лица не рисуются на бумаге, а как бы «вырубаются» в пространстве, придавая третье измерение плоскости белого листа. Так штрих-мазок-удар становится инструментом познания в тот самый миг, когда встречается с материальной поверхностью, превращая ее в поле духовного поиска.
Такими же своеобразными штрихами-монадами неожиданно предстают и деревянные куклы Фридона, с бесконечно грустными глазами, в армянских костюмах, с атрибутами национальных ремесел и искусств в руках. Это декоративно-этнографическое направление его работ - не только дань народным армянским корням.

За ним прослеживается шлифовка тонкого и неповторяющегося, очень современного дизайна национального «от-кутюр», облекающего собой строгую повторяемость изначальных простых форм-заготовок. Особое место в творчестве Фридона занимает его медитативное общение с весьма неожиданным объектом - морскими раковинами, поверхность которых он «освобождает», чтобы открыть тайну потаенного цвета и рельефа природной фактуры, почувствовать живое и растущее в мертвом и косном. Врубаясь в изощренную многомерность внутреннего пространства этого древнейшего создания морской стихии, он на контрасте предельной абстрактности и зримой предметности дает нам «мастер-класс» методики творческого познания. Хрупкая раковина становится собственным нетленным прообразом-архетипом, грезой Создателя о возвышающей красоте земного создания... Как видим, художник не задумывается о жанре, не выбирает его. Жанр мыслит о нем и вместе с ним, выбирая художника для своих самых смелых и неожиданных воплощений.
...Мастер приглашает в свою мастерскую, распахивает дверь в мир своих удивительно надмирных и предельно земных созданий... Ты входишь, и первоначальный шок заставляет тебя обернуться к хозяину, ждать его пояснений. Художник остается на пороге и тихо говорит: «А теперь ты сам».

Татьяна Филиппова