Назели

В декабре в Москве умерла Назели – Назели Степановна Лисициан, не дожив до ста лет каких-нибудь трех месяцев. Умерла в многоэтажном столичном предместье Коньково в Доме для ветеранов-ученых. Доктор экономических наук. До последних дней, пока силы совсем ее не оставили, она трудилась над актуальной работой о народном богатстве и о его бездумном расточении в современной России.

Собиралась публиковать ее, как и предыдущую, тоже недавнюю, помещенную в академическом журнале «Вопросы экономики». То есть я хочу сказать, что в свой вековой канун она была действующим ученым, светлая, ясная голова. Дай Бог нам, грешным!

Много лет я дружил с этой маленькой, на вид хрупкой и тихой женщиной, но стоило заглянуть в ее темные, как зрелая вишня, глаза, становилось понятно, что характер у нее несгибаемый. Когда ей отказали ноги и постель стала приковывать ее, манить покоем, она продолжала неукоснительно исполнять дневной распорядок. Утром уже не вставала, а садилась. После завтрака придвигала бумагу, материалы, работала до обеда. Потом – короткий сон, потом чтение газет, телевизор. И на следующий день – снова работа.
Кроме своей науки, она писала о старшем брате Левоне, блестящем молодом ученом, знатоке армянских манускриптов, сотруднике венского профессора И.Стржиговского. В 1921 году Левон был зарублен дашнаками, и Назели делала все, чтобы сохранилась память о нем. Она писала и о своей сестре Србуи Лисициан, большом ученом, теоретике народного танца, авторе мощного трехтомника. Сына Србуи, наивного студента, в 1937 году арестовали и расстреляли, как будто он дашнак. Таковы гримасы судьбы, их болезненно переживала Назели. Изо всех своих сил она сопротивлялась всеобщему закону забвения.
Только о себе самой она не писала…
Знаю от нее такую забавную подробность. Молоденькой девушкой она танцевала в кавказском хореографическом ансамбле, у нее был свой номер, ее выносили на блюде. Ансамбль поехал в Москву, их принимал Луначарский, выступали на сцене МХАТа. Их увидел Сталин и послал на гастроли в Берлин. Там номер с блюдом имел особый успех. Она рассказывала мне об этом и смущенно улыбалась, доктор наук…
Последний раз я был у нее в ноябре, поцеловал ее тонкую, высохшую, как у мумии, ручку, поглядел в покрасневшие от писчего напряжения глаза. Я привез из Еревана привет от дочери Лилии, которая как раз только что защитила докторскую диссертацию. В основе ее лежала удивительная книга, которую она посвятила жизни и научному наследию своего деда, отца Назели, - Степана Лисициана, основоположника научной этнографии в Армении. Но для меня, с волнением следящего, как складывались и складываются судьбы армянского народа, самой интересной частью книги стал ее рассказ о большой армянской тифлисской семье. Какие это были замечательные люди, а какие лица на фотографиях, помещенных в книге!
Назели Степановна умерла тихо, угасла. Но следствия ее смерти громки! С нею, на мой взгляд, заканчивается, отходит в историю целая эпоха. Она знала Ованеса Туманяна, он жил в их тифлисском доме, публиковал стихи в журнале, который издавал отец. Она помнит, как отец вместе с Л.Шантом и Ов. Туманяном создавал учебник армянского языка, на свои средства основал в Тифлисе гимназию. Для Назели не страницей в учебнике истории, а живыми людьми были Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, Никола Акбалян, Леон Шант и Ованес Туманян. Целый пантеон, какие имена!
В эти скорбные дни все время твержу из Пастернака строки, которые, по-моему, выражают это мое ощущение эпохи, ушедшей со смертью Назели, а вернее, перешедшей из личной судьбы, из живого дыхания просто в историю:
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Жизнь Назели Лисициан – как раз ответ на вопрос, кто мы и откуда. Но от этого чувство невозвратной потери не проходит…
Ким Бакши