Написать по адресу: old@noev-kovcheg.ru

Свежий номер газеты Ноев Ковчег Новости Армении

Предыдущая статья

Дворянин с арбатского двора

Сегодня, когда прошло уже более шестидесяти лет, невозможно точно вспомнить, в какой именно день я познакомился с ним. Неважно и какое время года было на дворе. Четко помню лишь, что только недавно кончилась война и все мы пребывали в состоянии счастливого опьянения жизнью, радостью бытия и верой в будущее.

В то далекое время среди молодежи еще не было цинизма и пошлости сегодняшних дней. Еще не родились шоумены-министры, и даже самый отпетый негодяй не рискнул бы сказать, что Пушкин устарел. Никакому извращенцу тогда не могло и в голову прийти организовывать передачи вроде «За стеклом», «Окна», «Деньги не пахнут» и т.д. Народ, победивший в Великой Войне, познал высокую цену не только самой жизни, но и ее нравственной сущности. Я говорю об этом не для того, чтобы подчеркнуть низкий уровень нынешней культуры и морали. Понадобилась бы не газетная статья, а целый том обвинительных заключений, чтоб перечислить все убожество эстрады, телевидения и даже театра. Я хочу лишь подчеркнуть ту особую атмосферу, которая царила в обществе накануне появления так называемого поколения шестидесятников. Война показала, что богатство, деньги, власть, карьера — все это может быть потеряно вмиг и лишь сама жизнь с ее нравственным наполнением является подлинным сокровищем. И в обществе появились иные, нематериальные ценности. Оказались востребованными юмор, талант, музыкальность, достоинство. Молодежь мало пила, а зачастую и вовсе обходилась без спиртного. На вечеринках было модно читать стихи, петь романсы и песни, проводить викторины и танцевать. Я не идеализирую то время, но это факт: никогда, подчеркиваю — никогда, в компаниях не матерились. Не было в этом потребности. Хватало возможностей Великого языка, чтоб выразить любую мысль без бранных слов.
Память уносит меня в то далекое время в город моей юности Тбилиси. Не вспомню сейчас, кто из моих друзей, таких же, как я, 18—19-летних ребят и девушек, привел однажды в нашу компанию смуглого кучерявого молодого человека и представил его: Булат Окуджава. Ничего это имя нам не говорило. Тогда. Окуджава — была лишь фамилия, как сотни других. Пройдут десятилетия, и она уже перестанет принадлежать одному Булату и станет синонимом значительного явления отечественной культуры. Поэт Окуджава! Писатель Окуджава! Композитор Окуджава! Сейчас это так, а тогда мы с восторгом узнали, что наш новый друг фронтовик, воевал и вернулся с войны! В наших глазах он был героем, и мы сразу же отдали ему свои сердца. Он еще не писал стихов, во всяком случае нам об этом ничего не было известно, но на наших вечеринках, балагуря вместе со всеми, напевал то ли свои, то ли чьи-то смешные куплеты. Некоторые я даже помню:
Сидели два медведя
на ветке золотой,
Один сидел, как следует,
Другой болтал ногой.
И так они сидели
на ветке золотой,
Один сидел, как следует,
Другой болтал ногой.
Но вот они упали
с ветки золотой,
Один летел, как следует,
Другой болтал ногой.
И так они лежали
под веткой золотой,
Один лежал, как следует,
Другой болтал ногой.
Были и другие подобные куплеты, и мы, дурачась вместе с Булатом, от души хохотали и пели их. Булат никогда не рассказывал нам, как воевал, был скромен и не хвалился. Не знали мы и что он — сын честных и благородных родителей, невинно осужденных советской властью, добровольно пошел воевать за страну, расстрелявшую его отца и томившую 18 лет его мать в сталинских лагерях. Не знали мы, что в худеньком молодом человеке бьется сердце настоящего героя, для которого понятие Родина выше понятия страна. Честь и достоинство — вот материал, из которого был создан Булат. От матери-армянки и отца-грузина он унаследовал кавказскую гордость и высокое понятие чести.
В Тбилиси он организовал и вел литературный кружок. Я уже говорил, что люди тянулись к духовности. Мы все увлекались тогда поэзией, литературой, музыкой, интересовались всем, что происходило в искусстве. Сейчас это выглядит смешно, но мы регулярно ходили в оперу! И многие арии я помню до сих пор. Ах, как жаль, что сейчас это не модно...
В семье не без урода. Затесался и в нашу компанию один такой. Он вместе с бабушкой был эвакуирован из Ленинграда и, как житель героического города, пользовался особым нашим расположением. К Булату он тянулся больше, чем ко всем остальным, и в этом не было бы ничего удивительного, если бы не выяснилось, что он осведомитель НКВД, которому поручено втереться в доверие к Булату и доносить, о чем он говорит и что делает на занятиях литературного кружка. Выяснилось это случайно. Однажды Булат заметил его, прячущегося и подслушивающего под окном. Быстро выскочив на улицу, он закатил осведомителю такую оплеуху, что тот быстро во всем признался. Звали его Слава Демчинский. Сейчас его уже нет в живых, и называя фамилию, я ничем не могу ему повредить.
Любопытно, что даже по отношению к нему Булат поступил благородно. Он никому ничего не рассказал. Не стал позорить перед друзьями, лишь запретил появляться на глаза. Узнал я эту историю много позже от самого Булата, уже в Москве.
Ничто не вечно на земле. Шли годы, распалась и наша компания. Люди разъехались, кто куда. Уехал в Москву и Булат. Мы не виделись много лет, а за это время на свет появились его первые песни. Они звучали с магнитофонных лент, с самодельных пластинок, их с огромным интересом слушала молодежь, собираясь на полулегальные вечера. Тысячи и тысячи людей с восторгом повторяли фамилию Булата. И пели его песни. Это пугало власть. У народа должен быть только один кумир! Только один идеал! И «искусствоведы» в штатском начали травлю Поэта. Это длилось долгие годы. Но песни продолжали звучать. Задушить живую душу оказался бессилен даже коммунистический режим.
В 1959 г. я переехал в Москву. После долгой разлуки мы вновь встретились с Булатом. Он все еще находился в опале, но к тому времени уже работал в «Литературной газете», заведуя отделом поэзии. Появился у него и первый автомобиль — старенький «Москвич» красного цвета. По тем временам даже такая машина являлась в некотором смысле признаком респектабельности, и Булат явно этим гордился. Со временем стали возможны и его официальные творческие вечера. Интерес к ним был столь велик, что даже не все писатели имели возможность попасть. Сначала Булат выступал один со своей гитарой, но позже к нему присоединился сын Антон — профессиональный композитор и пианист, который очень корректно помогал отцу, сидя за фортепиано. Организационной частью вечера ведала очаровательная, красивая Ольга — жена Булата. Его самый верный и преданный друг. Об этой женщине можно рассказать очень много хорошего, но это тема отдельного большого разговора. Я скажу лишь, что знаю очень мало людей, которые были бы так же безупречно порядочны и честны перед людьми и Богом, как Ольга. Ей выпало счастье быть женой великого человека и достойно пройти с ним по жизни от свадьбы до тризны.

Во время выступления на сцене Булат держался очень непринужденно. Чуждый позы и самолюбования, он завораживал своей простотой и искренностью. Исполняя песню, мог забыть слова, но никогда не смущался, а из зала мгновенно подсказывали текст, т.к. все наизусть знали слова любимых песен и на вечерах царила теплая, домашняя атмосфера.
Булат был скромен и доступен. Знал ли он себе подлинную цену? Думаю, знал, но не до конца. Вряд ли понимал, что велик. Мы и сами это поняли только с годами.
Однажды после очередного выступления я вместе с Булатом ехал к нему домой посидеть за дружеским столом. Булат вел машину, и мы обсуждали прошедший вечер. Я похвалил его за хорошее исполнение и уверенное поведение на сцене. «Ну как же, — сказал Булат. — Я же профессионал». Позже, когда мы уже сидели за столом, разговор о вечере возобновился, и композитор И. Шварц, близкий друг Булата, высказал интересную мысль: «Все было прекрасно, но тебе не нужно стараться петь. Ты ведь не эстрадный певец. Ты поэт, и вот здесь ты профессионал». Булат согласился, а я нет. Мне казалось и сейчас кажется, что ни один певец не сможет спеть песни Булата так же хорошо, как это делал он сам. Он вообще все делал хорошо, потому что был предельно добросовестным и честным. Он был мужественным человеком и не боялся говорить то, что думает. Корреспонденты иностранных и наших газет часто задавали ему вопрос, как он относится к Сталину. Несмотря на официальное осуждение культа личности, ругать Сталина было еще небезопасно, но Булат не умел кривить душой. Я видел английскую газету, где на вопрос корреспондента Булат ответил: «Любая, даже самая негативная оценка этого человека будет выглядеть, как комплимент».
Более емко и хлестко не смог бы ответить никто. Булат очень любил свой загородный дом — дачу в Переделкино. Там он работал и подолгу жил. Навещая его там, я однажды спросил, почему он работает в комиссии по помилованию? Я считал, что убийцы, маньяки, насильники, приговоренные к высшей мере, а смертная казнь тогда еще не была отменена, не заслуживают помилования. «А если была допущена судебная ошибка или сознательно был осужден невиновный?» — возразил Булат. И я подумал, что преступление, совершенное в отношении его родителей, не только не ожесточило Булата, но напротив, наполнило душу состраданием к человеку. Мудрость его суждений, как и мудрость стихов, родилась не из философской зауми, а из глубокого знания жизни и личного горя.
Когда я собрался уезжать, Булат вышел меня проводить. Была зима, и пока я надевал пальто, он натянул на ноги валенки, надел старенький ватник, ушанку, взял в руки лопату.
«Пойду разгребу снег, а то замело дорожку к дому», — пояснил с улыбкой и вышел со мной во двор. Этакий старенький сельский мужичок. А я подумал: «Вот идет великий поэт, «виноградную косточку в теплую землю зарывший». Тонкий, пронзительный лирик с дворницкой лопатой в руках. Он еще долго стоял на крыльце, улыбался и махал на прощание ушанкой. Величие и простота в одном лице...
Булата больше нет. Но все напоминает о нем. У себя дома я невольно вспоминаю, что вот на этом месте, бывая у меня в гостях, сидел Булат, вот здесь сидела Ольга...
Когда по радио звучат его песни, передо мной снова возникает живой Булат. Я достаю пластинку с его песнями и на конверте читаю: «Дорогим тете Лизе и Теме с любовью. Булат». Мама очень любила его стихи, прозу и песни. Все это было...
Давно уже нет в живых моей мамы, как нет и Булата, но память жива.
В дни Великой Победы, когда Булату исполнилось бы восемьдесят лет, его особенно не хватало. Мы не властны над смертью физической, но есть бессмертие духа и «пока земля еще вертится», жива и память человеческая! Я достаю одну из подаренных мне книг Булата и читаю дарственную надпись: «Дорогой Тема, разве кто-нибудь может понять, что такое была наша Тифлисская юность? Обнимаю. Булат».
Так что же такое была наша Тифлисская юность? Теперь я могу тебе ответить.
Это было время, когда мы делали свой выбор. Как жить дальше? Дорог было много. Надо было выбрать одну единственно правильную, и мы выбрали ее!
Жить честно! Жить достойно! Жить мужественно! Жить так, чтоб не страшно было умереть! Жить так, чтоб и после смерти не было стыдно! Знаю, ты согласишься со мной. А теперь пора прощаться. Я еще много раз обращусь к тебе, ведь для меня ты по-прежнему жив! «А иначе зачем на земле этой грешной живу?»

Артем Карапетян, актер и режиссер, специально для «Ноева Ковчега»

Следующая статья




Уважаемые читатели

Газету Ноев Ковчег вы можете получать ежемесячно через почту в конверте , в любой точке СНГ и дальнего зарубежья.
Цены определяются в зависимости от стоимости рассылки плюс стоимость газеты.
Подписку можно оформить в редакции по адресу:
127473, Москва,
Суворовская пл., 1, 4-й этаж.
По вопросам подписки и размещения рекламы звоните
по тел. +7 (495) - 689-41-90



Свежий номер газеты Ноев Ковчег Новости Армении