Особенности национальной улыбкиВ русле фестиваля национальных театров Москвы, который открылся 12 апреля 2004, в театре «Шалом» 13 апреля состоялось представление АртИСТического театра Славы Степаняна.Театральный вечер армянского театра включал в себя две постановки: МИМолетное шоу «Не обижайте человека…», посвященное памяти Леонида Енгибарова, и «Пикник» Фернандо Аррабаля.
Разные – по духу, по способу письма, по языку драматургии спектакли объединил
язык и динамический замысел режиссера. Актер и режиссер Слава Степанян, лауреат
премии СТД и МК Грузии, проработал в Тбилисском государственном армянском драматическом
театре им. Петроса Адамяна более 20 лет. Опыт, мастерство и – самое важное –
особая театральная нервная система – на сцене. Яркая и внятная зрелищность,
острые импульсы провокаций, повышенная температура действия. В памяти всплывает
классическая формула: «Театральность – это театр минус текст». Убираем текст
(его и так практически нет) – все звучит и играет. Общий диагноз: талантливо,
профессионально, интересно.
На московской фестивальной сцене это должно быть по умолчанию, но – увы! – бывает
не всегда.
Поскольку высокая планка театральности коллективом взята, и даже с видимой легкостью,
можно размышлять дальше.
По мнению создателя спектакля, в жизни человечества за последние века ничего
не изменилось, кроме темпоритма, средств общения и способов убийства. «О самом
страшном, - говорит режиссер, - мы решили говорить через лепет ребенка. Через
мироощущение ребенка. Аррабаль мне ближе, чем другие классики абсурдистского
театра, - в «паническом» абсурде есть что-то светлое…» И напоминает о связи
«панического» с греческим божеством Паном, божеством стихийных сил природы.
Сам Аррабаль писал: «Паника – это «способ быть», управляемый смятением, юмором,
ужасом, случаем и эйфорией…» Можно долго объяснять, что и почему хотелось сказать.
Сказалось в результате то, что было сказано (показано): инфантильное общество,
отсылающее на войну неразумных детей. Недоразвитые родители со смехотворными
принципами воспитания. Капитан и санитары без всяких признаков жизни, но с большим
количеством ее мертвых примет и атрибутов. Очень темпераментные и ясные реплики
на языке фарса. Зеленое яблоко познания с двумя внятными следами откушенности.
Яблочная бомбардировка. Попытка свести все к Библии. Сведение, в итоге, только
к одному: «Мир лежит во зле». Фраза, которая мыслилась как ключевая – «Давайте
остановим войну!» - звучит на редкость неубедительно. Гораздо убедительнее общее
ощущение: какой явный, какой знакомый ежедневный бред… Смешно, конечно. Но в
общем-то, какая безнадёга…
Почему же сентиментальное ретро по новеллам Енгибарова вызывает в итоге больший
зрительский отклик и ощущается как больший смысловой вес по сравнению с изощренной
социально-эротической фантазией Аррабаля?
Да просто потому, что в глубоко национальном и в то же время сверхнациональном
образе Печального клоуна, который ищет, кому же подарить цветок своей любви
в мире миражей, есть тайна и новизна, которая в мире зримом, в мире зрелища
не будет раскрыта никогда. Она носит внезрелищный характер, но делает зримый
ряд убедительным и притягательным.
Эволюция Грустного Клоуна: Пьеро был обиженным и униженным, точнее, вечно обижаемым
и унижаемым всем миром-Арлекином. Он был слабак, над ним смеялись и сочувствовали
ему как слабаку и неудачнику.
Всемирно известный Рыцарь Печального Образа, взявший в руки оружие для защиты
высоких идеалов, защищал их с известным же успехом. Был смешон в силу своей
психической неадекватности. При этом, прошу заметить, был, в общем-то, готов
нанести физический и материальный ущерб.
Герой Енгибарова, лирический и романтический герой нашей эпохи, много знает
о мире. «Не обижайте человека, - говорит он, - А вдруг он Моцарт?..» В этом
нет ни тени инфантилизма. В этом нет страха и нет агрессии. В этом есть неуверенность
нормального высокоразвитого человека, окруженного перепуганными и агрессивными
существами. Человека, удивленного тем, что его окружает. Он смешон: его нормальные
действия вызывают неадекватную реакцию. Он не способен к насилию, но не даст
себя в обиду. Он не пугается, а удивляется. Печальный Клоун енгибаровской высокой
нормы притягателен: в нем есть сила, о которой он сам не знает. Но она притягивает,
утешает. Преображает. Здесь нет никакого фарса, потому что нет агрессии. В фарсе,
говорил Ницше, наслаждается чувство враждебности. Враждебности нет – ни грамма.
Поэтому здесь наслаждается зритель.
Карен Мартиросян играет поэта-«простака». Но гениальная одаренность Енгибарова,
создавшего свою поэтику на основе национального мироощущения, помогает и ему
прорваться сквозь стереотип элементарного театрального амплуа. А зрителям –
помогает видеть не только зрелище. Помогает приближаться к таинству преображения.
Марина Кулакова
|