Поэт, художник, танцовщица

Большая Садовая, дом № 10. Здесь и помещались мастерские некоторых известных московских художников двадцатых годов двадцатого века. На площадке седьмого этажа на двери под табличкой «38» на гвозде висит клочок бумаги. На ней небрежная надпись: «Товарищи воры! Не лезьте, пожалуйста, в мою квартиру, так как в ней нет ничего ценного. Иначе можно только зря сломать себе шею, если хозяин выйдет вам навстречу». И подпись - Якулов.

Мастерская Георгия Якуло-ва - или, как его называли друзья, Жоржа Прекрасного - была одним из популярнейших уголков богемной столицы. Здесь можно было встретить, как говорится, «всю Москву» - от наркома просвещения Луначарского до безвестного начинающего художника-футуриста...

Вот и сейчас из-за неплотно закрытой двери слышится громкий хохот, музыка, шум и гам...

В дверь позвонил и. Худощавый и энергичный Жорж, прервав свой танец, поцеловал ручку своей полуобнаженной обиженной партнерши и бросился к дверям. На секунду остановился у висящего в коридоре овального зеркала, быстро поправил пробор, идущий посередине головы, провел пальцами по квадратным усикам и вышел на лестничную площадку.

- О, дорогой Шнейдер, как я рад Вас видеть... Да еще с такой великой персоной - Королевой танца! Прошу, прошу... друзья!
Бледнолицый юноша с козьей бородкой резко остановил патефон. Все собравшиеся неожиданно замерли в своих позах. Кто-то, глянув на свои карманные, полушепотом промолвил:
- Что-то они рановато... Первый час ночи!

Королева величаво, но без подчеркнутой помпезности большими шагами прошла в переднюю. Там небрежно сбросила с себя дорогую шубу на вытянутые руки гостеприимного хозяина, слегка поправила струящийся мягкими складками хитон, направилась было к свободному креслу, но тут послышались выкрики:
- Штрафную... штрафную ей, - это был голос присутствовавшего здесь нашумевшего в эти годы поэта-имажиниста Анатолия Мариенгофа. - Жорж, давай наливай!

Сопровождавший Королеву ее секретарь-переводчик Шнейдер тут же перевел значение слова «штрафную».
А Жорж в экзотичном фиолетовом френче деликатно взял гостью за локоть и подвел к маленькому столику, заваленному
полупустыми бутылками, закуской, словом, всякой снедью -сладкое с горьким вперемежку.

Он налил половину граненого стакана водки и на вытянутой ладони, словно на золотом подносе, протянул Королеве:
- Силь ву пле, мадам!
Мадам спокойно, без кокетства взяла стакан и медленно стала пить под улюлюканье полупьяной братвы:
- Пей до дна, пей до дна, пей...!
Выпила. До дна. Поставила стакан и после короткой паузы сказала:
- Мерси, мерси боку! Жорж, он же Георгий, он же
Геворк Якулян - по свидетельству о рождении - ладонью показал Шнейдеру «стоп». Мол, переводить не надо, а сам полувсерьез-полушутя перевел:
- «Мерси» - и по-армянски, и по-французски означает «спасибо», а «боку»? - Он тут рукой показал на полуметровый макет будущего своего памятника и закончил, - «боку» - это намек на то, что в городе Баку со временем будет воздвигнут гениальный памятник гениального Георгия Якулова 26 гениальным Бакинским комиссарам.Все, кроме Королевы, громко захлопали. Надо сказать, что Якулов и в действительности изучал французский язык в начальных классах Московского Лазаревского института восточных языков, да и неоднократные визиты в Париж даром не прошли.

Анатолий Мариенгоф в это время, шурша серебристой бумагой, развернул плитку шоколада и протянул Королеве. Та, улыбаясь, взяла, поблагодарила кивком головы и положила на тот же столик. Он внимательно разглядывал лицо и одежду заморской гостьи, будто готовился написать ее портрет. Правда, через много лет он издал книгу «Роман без вранья», в которой описывает, какой увидел ее в гостях у Якулова.
«Красный, мягкими складками льющийся хитон; красные, с отблеском меди, волосы; большое тело. Ступает легко и мягко». Пока гости переговаривались между собой, судача о наряде и ароматах Королевы, к Георгию подскочил уже навеселе поэт Александр Кусиков (он же Сандро, он же - Кусикян, он же - автор слов популярной в те годы песни «Слышу звон бубенцов издалёка») и полушепотом спросил:

- Может, попросим знаменитую Босоножку сбросить туфли и станцевать?
Георгий также полушепотом ответил:
- Сандро, тебе надо перейти на лимонад, но лучше - проводи полуобнаженную обиженную Розетту до дверей: видишь, она уже чернобурку закрепила на шее.- А потом громко обратился к присутствующим:
- Господа, простите, товарищи, я хочу представить вам нашу дорогую гостью, о которой многие из вас слышали, но, может быть,
не все и не все о ней знаете...
Тут Георгий громко закашлял (это с ним бывало часто: он от раны, полученной еще в Маньчжурии, страдал болезнью легких)
- Эта великая женщина, - продолжал Якулов, - родилась на берегу Тихого океана,в американском городе Сан-Франциско, но своим искусством покорила не только обе Америки, но и всю цивилизованную Европу. Глубоко и серьезно изучив традиции танца Рима и Древней Греции через наскальные рисунки и изображения на античных вазах, она создала новый вид танца, новое его видение. Хорошо о ней сказал поэт Максимилиан Волошин: «Дункан танцует все то, что другие люди говорят, поют, пишут, играют, рисуют. Она танцует Седьмую симфонию Бетховена и Лунную сонату, она танцует стихи Горация и идиллии Мосха и т.д.» Ей аплодировали великие мира сего: и король Англии, и гениальный Роден, и Чаплин, и даже Ленин. Ее мечтой было и остается желание обу-чить тысячи детей высокому и благородному искусству танца. Этим она уже занималась и в Германии, и во Франции. И воттеперь приехала к нам в Россию с той же целью. Друзья, налейте стаканы, я прошу всех мужчин опуститься на одно колено. Выпьем до дна эту святую жидкость за эту великую женщину. Поприветствуем аплодисментами нашу гостью - Великую женщину - Айседору Дункан.

Все в точности исполнили просьбу Георгия, только один человек - голубоглазый и светловолосый поэт - друг Сандро - опустился на оба колена. Наверное, по старинной привычке, ведь когда-то он учился в церковно-приходской школе в Рязанской губернии.Шнейдер в это время полушепотом переводил слова Георгия. Потом Мариенгоф галантно проводил ее до дивана и подложил ей под локоть цветную продолговатую восточную подушку-мутайку.

Сандро, - крикнул Георгий, - ты не захватил сегодня свою балалайку?
- Нет, я не знал, что здесь будет госпожа Дункан.
-Тогдапопросим, может, Сергей нам что-нибудь...

Георгий еще не успел договорить фразу, как Сергей, поправив ремень с гребнем на белой своей косоворотке, вспрыгнул на табуретку, словно вышел на сцену, двумя руками провел по волосам и начал:

Не устрашуся гибели, Ни копий, ни стрел дождей, -Так говорит по Библии Пророк Есенин Сергей.
Все присутствующие внимательно слушали очень яркую и взволнованную речь поэта, будто с кем-то спорящего, только Дункан, которая почти ничего не понимала, глазами смотрела на поэта, а руками из красной сумочки достала шелковый платочек и аккуратно вытерла помаду с губ.
- Кто это? - спросила она у Шнейдера.
- Есенин, Сергей Александрович, знаменитый русский поэт, -ответил тот.
- Е-зе-нин... Е-зе-нин, - повторяла она, как школьный урок, пытаясь запомнить это слово. Поэт продолжал читать:
...Я сегодня снесся, как курица, Золотым словесным яйцом... ...И тебе говорю, Америка, Отколотая половина земли, -Страшись по морям безверия Железные пускать корабли... Сергей также ловко спрыгнул с табуретки и - прямиком подбежал к Дункан. Она улыбнулась и, как бы раздвигая занавес, откры-лаемусвои объятия. Есенин крепко прижал ее к себе и на миг захмелел от ее почти оголенного тела и аромата французских духов.
- Изадора! Моя Изадора! -только и произнес он. На большее не хватило сил. А может, слов. А может, дыхания.
Трудно было догадаться, какими были эти объятия: материнскими (ведь она была на 17 лет старше его), благодарной слушательницы (но она не понимала языка поэта) или потенциальной поклонницы (если не сказать больше)? Дункан откровенно поцеловала Есенина в губы и мягко опустилась на низкую софу на белых ножках. Есенин опустился перед ней на колени, обхватив ее ноги. Дункан запустила руки в его светлокудрые волосы, медленно приговаривая:

- За-ля-та-я га-ля-ва... за-ля-та-я га-ля-ва...
Воцарилось молчание.Юноша с козьей бородкой, проводив полуобнаженную обиженную, вернулся, кинулся к патефону и поставил пластинку с песней «Брызги шампанского».Но тут слово попросил Кусиков (он же - Сандро, он же -Кусикян):

- Тамада, тамада, - обратился он к Якулову, - у меня есть тост.
- Ну давай, говори, - Георгий громко закашлял, глядя в сторону патефона. Музыка замолкла.
- Господа... простите, товарищи, - начал Кусиков, - наполните, пожалуйста, бокалы, я хочу предложить тост за Сергея Александровича Есенина. И не потому, что он мой близкий друг, и не потому, что в прошлом месяце ему исполнилось 26 лет и он на год старше меня, и не потому, что
он так вдохновенно прочел свои прекрасные стихи, а потому, что он один из величайших поэтов России и один из основоположников имажинизма. Наш лозунг вы знаете. Мы - ювелиры жеста, разносчики краски и линии, гранильщики слова. И мы, окидывая пройденный путь Есенина, видим, как много он сделал за эти десять лет, подарив нашим читателям прекрасные стихи, которые так и ложатся на музыку... Жаль, что я не захватил гитару... Я предлагаю выпить за здоровье Есенина!
Дункан попросила Илью Шнейдера перевести слова этого молодого темноволосого поэта. Тот перевел:
- Он говорит, что Есенин - гений и на его стихи можно слагать песни...
Дункан еще раз обняла Есенина и поцеловала... совсем не по-матерински.

Гости тихо-тихо стали расходиться.

Анатолий Мариенгоф, хотя и был всех моложе: на год - Кусикова, на два - Есенина и на 13 лет - Якулова, выглядел среди них самым солидным: и одеждой, и поведением, и даже ростом был выше. Он был дворянского происхождения, владел французским языком и носил высокий цилиндр. Он подошел к Дункан, низко поклонился ей, поцеловал ручку:
- Оревуар, мадам!

Когда в мастерской осталось мало народу, Дункан стала расхаживать по помещению, разглядывать висящие и стоящие на полу работы Якулова, трогала маленькие скульптурки восточных
божков - то ли китайских, то ли японских - и, подойдя к большим окнам, выходящим на Большую Садовую улицу, сказала на французском:
-Да, Москва- красивый город. Не хуже Парижа!
От входных дверей мастерской вверх шла небольшая деревянная лестница, как бы на второй этаж. И, повернувшись к Якулову, спросила: «Месье, можно ли посмотреть, что там наверху, там тоже есть картины?» - «Конечно, можно, дорогая», - ответил художник, подойдя к ней, чтобы сопроводить ее...
- Я ее провожу, - резко кинулся к Айседоре Есенин и взял ее за локоть, - пошли!
Якулов поставил пластинку с песнями Вертинского, и они с Ильей Шнейдером под музыку стали приводить в порядок мастерскую: убирать пустые бутылки, использованную посуду, да и валявшиеся тут и там папиросные окурки.

...В четвертом часу ночи Шнейдер, Дункан и Есенин покинули мастерскую Якулова. Оглянувшись на дверь, прочтя записку «товарищи воры!...», Илья Ильич подумал: «Интересно, кто кого сейчас украл - Есенин Дункан или Дункан Есенина?» Молча улыбнулся и почесал за ухом.

P.S. К месту вспомнить, что ровно через полгода - 10 мая 1922 года, из этого же дома, из мастерской Жоржа Прекрасного (он же - Георгий Якулов, он же - Григор Якулян), Сергей Есенин и Айседора Дункан отправились в Германию.

Роберт Баблоян