Вечное возвращениеНикогда с психиатрами дела не имел. Разве что по дружбе. Степана Матевосяна, например, знаю лет пятнадцать или около того. В Ереване он помнится мне молодым, красивым, романтичным. Да и сегодня мало изменился. Одна знакомая актриса, которой я порекомендовал обратиться к Степану Нар беевичу (дама пребывала в глубокой депрессии), излечилась всего за час-полтора общения с ним. Более того, после посещения моего приятеля она стала похожа на паломника-маньяка, осчастливленного встречей с тибетским ламой. Что не могло не привести меня в изумление, ибо я, грешный, в отличие отНарбеевича, немало усилий прилагаю, дабы обаять дам.
Но ближе к делу. Доктор Ма-тевосян окончил Ереванский медицинский институт
и в последний год учебы специализировался в психиатрии. Он утверждает, что в
Армении хорошая школа психиатрии, и я ему верю. После Спитакского землетрясения
активно работал в программе по оказанию психиатрической помощи пострадавшим.
Затем последовали аспирантура в НИИ психиатрии в Москве, блестящая защита диссертации,
тесное общение и совместная работа с одним из ведущих отечественных психиатров,
с российским, так сказать, Фрейдом , автором ряда известных трудов (тут я в
курсе, ибо читал эти труды) Ароном Исааковичем Белкиным. В общем, так и застрял
Степан Нарбеевич в Москве. Сегодня он директор Московского городского психоэндокринологического
центра. Если вы спросите, что такое, психоэндокринология, я вам не отвечу. На
мой взгляд, это что-то инопланетное. В общем, не знаю, не интересовался. Наверное,
из страха: вдруг, узнав, сам заболею этой самой психоэн-до... Но одно мне доподлинно
известно: Степан Матевосян -один из наиболее авторитетных практикующих специалистов
в этой области. Не раз видел, как к нему бесконечной чередой ходят страждущие,
как в рок-опере «Иисус Христос-суперзвезда», и часто среди последних замечал
наших соотечественников...
— Можно в конце концов узнать, от чего ты лечишь? От депрессии, импотенции,
бессонницы, шизофрении?.. Яви-дел твоих пациентов, на вид нормальные люди.
— По-твоему, они должны в приемной стекла бить и стулья ломать? Психиатрия
- обширное понятие. Есть пограничная психиатрия, она занимается тем, что находится
между нормой и патологией. Есть большая психиатрия... Впрочем, это серьезная
тема, вряд ли имеет смысл сейчас ее развивать. Скажем так: я занимаюсь многим.
Лучше задавай конкретные вопросы.
— Хорошо. Тема твоей диссертации?
— «Психиатрические нарушения в экстремальной ситуации». Катастрофы, войны,
землетрясения...
— Терроризм?
— И это экстремальная ситуация. Сегодня она особенно актуальна. Существует,
например, так называемый «стокгольмский синдром». Отрицание проблемы, Или идентификация
себя с агрессором. В Стокгольме заложники, которыхосвободили, рассказывали о
том, как с ними хорошо обходились. Своего рода защитная реакция психики.
— Скажи, уезжая в Москву, ты знал, что в Ереван не вернешься? Кстати, когда
это было'?
— Это было в 89-м. Я не сомневался в том, что вернусь. И тема диссертации соответствовала.
Но меня, желая оставить в Москве, Арон Исаакович сразуже зачислил в штат старшим
научным сотрудником. Семья переехала... Сам знаешь, как оно бывает. С головой
ушел в работу, оброс связями, втянулся, привык...
— То есть у тебя все в порядке, и вернуться ты не думаешь.
— Знаешь, жаловаться не на что: все действительно в порядке. Но мысль о возвращении
меня не покидает. Это не значит, что завтра соберу чемоданы и поеду. Я прекрасно
понимаю, что мысль эта нереальна или нереализуема по ряду причин, но в глобальном
смысле ощущение оторванности есть. По-моему, это ощущение есть у многих. Даже
у тебя.
— Почему армяне со своими проблемами обращаются именно к тебе?
— По-моему, ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Во-первых, им кажется, что
я их лучше пойму. Во-вторых, не все обустроены, легализованы и обращаться, скажем,
в районную поликлинику не могут. А я их всегда принимаю.
— С какими жалобами они чаще всего приходят?
— Бессонница, тревога, депрессии разного рода... Хотя, как ты понимаешь, эти
болезни не имеют прямого отношения к этнической принадлежности. Они характерны
для жителей любого мегаполиса. Если говорить о наших соотечественниках, то в
основе опять же неустроенность, чувство неуверенности, социальной незащищенности,
некоторой неполноценности, вызванное отношением среды.
— Люди в конце концов регистрируются, находят работу, покупают квартиры, но
депрессии тем не менее случаются.
— Ты про себя?
— Нет. А впрочем, бывает...
— Могу тебя успокоить. Среди известных мне творческих людей ты один из наиболее
психически здоровых. Хотя это вполне может быть и гиперкомпенсаторной реакций.
— Не пугай. Что это?
— Чтобы скрыть болезнь, человек ведет себя прямо противоположным образом. Выдвигает
на первый план то, в чем он силен.
— Например, болезненно частое повторение того, что мы древняя нация - тоже
гиперкомпенсаторная реакция?
— Знаешь, все, что с нами со всеми или с каждым в отдельности происходит, так
или иначе может стать предметом изучения психиатрии. Даже самое незначительное
явление имеет значение и вполне может прогрессировать. Скажем, легкое снижение
настроения, ничего особенного. Дальше идут неприятные физические ощущения, боль
в области сердца, давление... Это дис-тимия.
— Более всего я боялся, что ты меня терминами замучаешь.
— Три процента населения страдают дистимией. Довольно большой процент, между
прочим. Одна из причин - социальная незащищенность, о которой я уже говорил.
Мне приходится принимать много беженцев, страдающих дистимией.
— Люди в свое время бежали от землетрясения, от войны, от отсутствия света,
тепла. Сейчас в этом плане все в порядке. Почему же не возвращаются? Терпят
любые унижения, но не возвращаются.
— Не думаю, что любые. Однако у многих срабатывает негативная память. То есть
туда, где однажды было плохо, человек уже не хочет вернуться. Хотя депрессия
миновала. По большому счету, может, и хочет, но не в состоянии себя пересилить.
Мне кажется, например, что последствия спитакского землетрясения - а я там,
как ты знаешь, работал - создали и во мне определенную психическую травму.
— А правда ли, что у самих психиатров психика рано или поздно нарушается?
— Во-первых, человек изначально может иметь психические отклонения и именно
в силу этого стать психиатром. Есть формы психических расстройств, когда наблюдается
чрезмерно повышенный интерес к философии, метафизике, аномалиям разного рода.
Такой человек выберет как специальность психиатрию. Ну, а во-вторых, кто-то
из великих сказал: каждая философия - это автобиография. Среди всех медицинских
профессий психиатр более всех проносит через себя страдания пациента. В отличие,
скажем, от хирурга, он сопереживает и сочувствует больному. У хирурга есть защита,
он может быть циничным (оставаясь при этом отличным хирургом). У нас такой защиты
нет. Сопереживание приводит к выгоранию, и у врача-психиатра могут появиться
свои проблемы.
— И тогда один психиатр идет к другому психиатру?
— Примерно так. Время от времени коллеги собираются, делятся впечатлениями,
советуются. Групповая психотерапия.
— Среди твоих пациентов больше мужчин или женщин?
— Женщин. Но не потому, что у них больше проблем. Просто они более открыты.
Мужчина пытается сам себя защитить, самостоятельно справиться с ситуацией. И
приходит к врачу, когда уже совсем невмоготу.
— С сексуальными проблемами обращаются?
— Сколько угодно. Чаще всего это проблемы не физического, а психического свойства.
Следствие стрессов.
— Я всегда удивлялся тому, как ты при своей загруженности умудряешься быть
в курсе литературных новинок, не пропускаешь новые фильмы, увлекаешься живописью,
пишешь статьи для журналов...
— Если говорить о чтении, то это прежде всего литература по специальности.
На беллетристику особо времени не остается. Хотя все интересное стараюсь не
пропускать. С кино такая же история. Видео спасает, беру в прокате все, о чем
читал, слышал, что хвалили. В кинотеатры почти не хожу. Последнее, что произвело
сильное впечатление - «Арарат» Атома Эгояна. Не буду судить о художественных
достоинствах этой картины, но в определенном смысле это великое произведение.
— Ты так считаешь?
— Стоит ли говорить о том, что Арарат для нас - не просто гора, а архетипический
образ. Архетип - не мистика; хотим того или нет, мы с рождения несем в себе
определенные архетипы. Существует понятие коллективного бессознательного. Был
геноцид, массовая психическая травма, и это отразилось на нашем психическом
складе, на менталитете, на воспитании детей. Хотим мы того или нет, эта травма
через генетическую память продолжает оказывать на нас неблагоприятное воздействие.
Мы - носители синдрома предков. Независимо от того, принимаем мы этот синдром
или отрицаем его. Только решив эту проблему, осознав ее, мы избавимся от ненависти.
А это важно для национального здоровья, потому что в ненависти нет ничего созидательного.
Кстати, признание геноцида было бы полезно и для Турции. Потому что и у них
свои архетипы, свое коллективное бессознательное. Подобно тому, как Германия
освободилась от чувства вины по отношению к евреям.
— А если я, скажем, не испытываю ненависти ни к одному народу в мире?
— И это нормально. Ты противопоставляешь свою лояльность чьей-то агрессивности.
Агрессии вокруг много, и ты ее не хочешь в себя впускать.
— Хотя в одном ты абсолютно прав - оторванность я чувствую. Не знаю, от чего.
От родины - это слишком просто. От чего-то иного, изначального, непознанного...
— У каждого думающего человека свое представление о родине. По-моему, родина-это
то, к чему испытываешь желание вернуться. Неважно, когда. Когда-нибудь, в старости
или пусть даже после смерти. К чему постоянно мысленно возвращаешься.
Руслан Сагабалян
|