Вечное возвращение

Никогда с психиатрами дела не имел. Разве что по дружбе. Степана Матевосяна, например, знаю лет пятнадцать или около того. В Ереване он помнится мне молодым, красивым, романтичным. Да и сегодня мало изменился. Одна знакомая актриса, которой я порекомендовал обратиться к Степану Нар беевичу (дама пребывала в глубокой депрессии), излечилась всего за час-полтора общения с ним. Более того, после посещения моего приятеля она стала похожа на паломника-маньяка, осчастливленного встречей с тибетским ламой. Что не могло не привести меня в изумление, ибо я, грешный, в отличие отНарбеевича, немало усилий прилагаю, дабы обаять дам.

Но ближе к делу. Доктор Ма-тевосян окончил Ереванский медицинский институт и в последний год учебы специализировался в психиатрии. Он утверждает, что в Армении хорошая школа психиатрии, и я ему верю. После Спитакского землетрясения активно работал в программе по оказанию психиатрической помощи пострадавшим. Затем последовали аспирантура в НИИ психиатрии в Москве, блестящая защита диссертации, тесное общение и совместная работа с одним из ведущих отечественных психиатров, с российским, так сказать, Фрейдом , автором ряда известных трудов (тут я в курсе, ибо читал эти труды) Ароном Исааковичем Белкиным. В общем, так и застрял Степан Нарбеевич в Москве. Сегодня он директор Московского городского психоэндокринологического центра. Если вы спросите, что такое, психоэндокринология, я вам не отвечу. На мой взгляд, это что-то инопланетное. В общем, не знаю, не интересовался. Наверное, из страха: вдруг, узнав, сам заболею этой самой психоэн-до... Но одно мне доподлинно известно: Степан Матевосян -один из наиболее авторитетных практикующих специалистов в этой области. Не раз видел, как к нему бесконечной чередой ходят страждущие, как в рок-опере «Иисус Христос-суперзвезда», и часто среди последних замечал наших соотечественников...

— Можно в конце концов узнать, от чего ты лечишь? От депрессии, импотенции, бессонницы, шизофрении?.. Яви-дел твоих пациентов, на вид нормальные люди.

— По-твоему, они должны в приемной стекла бить и стулья ломать? Психиатрия - обширное понятие. Есть пограничная психиатрия, она занимается тем, что находится между нормой и патологией. Есть большая психиатрия... Впрочем, это серьезная тема, вряд ли имеет смысл сейчас ее развивать. Скажем так: я занимаюсь многим. Лучше задавай конкретные вопросы.

— Хорошо. Тема твоей диссертации?

— «Психиатрические нарушения в экстремальной ситуации». Катастрофы, войны, землетрясения...

— Терроризм?

— И это экстремальная ситуация. Сегодня она особенно актуальна. Существует, например, так называемый «стокгольмский синдром». Отрицание проблемы, Или идентификация себя с агрессором. В Стокгольме заложники, которыхосвободили, рассказывали о том, как с ними хорошо обходились. Своего рода защитная реакция психики.

— Скажи, уезжая в Москву, ты знал, что в Ереван не вернешься? Кстати, когда это было'?

— Это было в 89-м. Я не сомневался в том, что вернусь. И тема диссертации соответствовала. Но меня, желая оставить в Москве, Арон Исаакович сразуже зачислил в штат старшим научным сотрудником. Семья переехала... Сам знаешь, как оно бывает. С головой ушел в работу, оброс связями, втянулся, привык...

— То есть у тебя все в порядке, и вернуться ты не думаешь.

— Знаешь, жаловаться не на что: все действительно в порядке. Но мысль о возвращении меня не покидает. Это не значит, что завтра соберу чемоданы и поеду. Я прекрасно понимаю, что мысль эта нереальна или нереализуема по ряду причин, но в глобальном смысле ощущение оторванности есть. По-моему, это ощущение есть у многих. Даже у тебя.

— Почему армяне со своими проблемами обращаются именно к тебе?

— По-моему, ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Во-первых, им кажется, что я их лучше пойму. Во-вторых, не все обустроены, легализованы и обращаться, скажем, в районную поликлинику не могут. А я их всегда принимаю.

— С какими жалобами они чаще всего приходят?

— Бессонница, тревога, депрессии разного рода... Хотя, как ты понимаешь, эти болезни не имеют прямого отношения к этнической принадлежности. Они характерны для жителей любого мегаполиса. Если говорить о наших соотечественниках, то в основе опять же неустроенность, чувство неуверенности, социальной незащищенности, некоторой неполноценности, вызванное отношением среды.

— Люди в конце концов регистрируются, находят работу, покупают квартиры, но депрессии тем не менее случаются.

— Ты про себя?

— Нет. А впрочем, бывает...

— Могу тебя успокоить. Среди известных мне творческих людей ты один из наиболее психически здоровых. Хотя это вполне может быть и гиперкомпенсаторной реакций.

— Не пугай. Что это?

— Чтобы скрыть болезнь, человек ведет себя прямо противоположным образом. Выдвигает на первый план то, в чем он силен.

— Например, болезненно частое повторение того, что мы древняя нация - тоже гиперкомпенсаторная реакция?

— Знаешь, все, что с нами со всеми или с каждым в отдельности происходит, так или иначе может стать предметом изучения психиатрии. Даже самое незначительное явление имеет значение и вполне может прогрессировать. Скажем, легкое снижение настроения, ничего особенного. Дальше идут неприятные физические ощущения, боль в области сердца, давление... Это дис-тимия.

— Более всего я боялся, что ты меня терминами замучаешь.

— Три процента населения страдают дистимией. Довольно большой процент, между прочим. Одна из причин - социальная незащищенность, о которой я уже говорил. Мне приходится принимать много беженцев, страдающих дистимией.

— Люди в свое время бежали от землетрясения, от войны, от отсутствия света, тепла. Сейчас в этом плане все в порядке. Почему же не возвращаются? Терпят любые унижения, но не возвращаются.

— Не думаю, что любые. Однако у многих срабатывает негативная память. То есть туда, где однажды было плохо, человек уже не хочет вернуться. Хотя депрессия миновала. По большому счету, может, и хочет, но не в состоянии себя пересилить. Мне кажется, например, что последствия спитакского землетрясения - а я там, как ты знаешь, работал - создали и во мне определенную психическую травму.

— А правда ли, что у самих психиатров психика рано или поздно нарушается?

— Во-первых, человек изначально может иметь психические отклонения и именно в силу этого стать психиатром. Есть формы психических расстройств, когда наблюдается чрезмерно повышенный интерес к философии, метафизике, аномалиям разного рода. Такой человек выберет как специальность психиатрию. Ну, а во-вторых, кто-то из великих сказал: каждая философия - это автобиография. Среди всех медицинских профессий психиатр более всех проносит через себя страдания пациента. В отличие, скажем, от хирурга, он сопереживает и сочувствует больному. У хирурга есть защита, он может быть циничным (оставаясь при этом отличным хирургом). У нас такой защиты нет. Сопереживание приводит к выгоранию, и у врача-психиатра могут появиться свои проблемы.

— И тогда один психиатр идет к другому психиатру?

— Примерно так. Время от времени коллеги собираются, делятся впечатлениями, советуются. Групповая психотерапия.

— Среди твоих пациентов больше мужчин или женщин?

— Женщин. Но не потому, что у них больше проблем. Просто они более открыты. Мужчина пытается сам себя защитить, самостоятельно справиться с ситуацией. И приходит к врачу, когда уже совсем невмоготу.

— С сексуальными проблемами обращаются?

— Сколько угодно. Чаще всего это проблемы не физического, а психического свойства. Следствие стрессов.

— Я всегда удивлялся тому, как ты при своей загруженности умудряешься быть в курсе литературных новинок, не пропускаешь новые фильмы, увлекаешься живописью, пишешь статьи для журналов...

— Если говорить о чтении, то это прежде всего литература по специальности. На беллетристику особо времени не остается. Хотя все интересное стараюсь не пропускать. С кино такая же история. Видео спасает, беру в прокате все, о чем читал, слышал, что хвалили. В кинотеатры почти не хожу. Последнее, что произвело сильное впечатление - «Арарат» Атома Эгояна. Не буду судить о художественных достоинствах этой картины, но в определенном смысле это великое произведение.

— Ты так считаешь?

— Стоит ли говорить о том, что Арарат для нас - не просто гора, а архетипический образ. Архетип - не мистика; хотим того или нет, мы с рождения несем в себе определенные архетипы. Существует понятие коллективного бессознательного. Был геноцид, массовая психическая травма, и это отразилось на нашем психическом складе, на менталитете, на воспитании детей. Хотим мы того или нет, эта травма через генетическую память продолжает оказывать на нас неблагоприятное воздействие. Мы - носители синдрома предков. Независимо от того, принимаем мы этот синдром или отрицаем его. Только решив эту проблему, осознав ее, мы избавимся от ненависти. А это важно для национального здоровья, потому что в ненависти нет ничего созидательного. Кстати, признание геноцида было бы полезно и для Турции. Потому что и у них свои архетипы, свое коллективное бессознательное. Подобно тому, как Германия освободилась от чувства вины по отношению к евреям.

— А если я, скажем, не испытываю ненависти ни к одному народу в мире?

— И это нормально. Ты противопоставляешь свою лояльность чьей-то агрессивности. Агрессии вокруг много, и ты ее не хочешь в себя впускать.

— Хотя в одном ты абсолютно прав - оторванность я чувствую. Не знаю, от чего. От родины - это слишком просто. От чего-то иного, изначального, непознанного...

— У каждого думающего человека свое представление о родине. По-моему, родина-это то, к чему испытываешь желание вернуться. Неважно, когда. Когда-нибудь, в старости или пусть даже после смерти. К чему постоянно мысленно возвращаешься.

Руслан Сагабалян