Мы вспоминаем... или наш «Амаркорд»

Р.С. Вначале была причина. Потом появился повод. Причина может гнездиться в тебе годами и даже всю жизнь. А повод срабатывает быстро. Это я к тому, что социальные катаклизмы конца восьмидеся-тых-начала девяностых стали для меня поводом. Многие говорили: трудно стало жить, зарабатывать, семью кормить -пришлось уехать. И до сих пор повторяют. Это как бы их оправдывает. Наверное, так. Хотя чуточку кривят душой. Для меня же сложилась ситуация, в которой стало ясно: там я себя исчерпал полностью. Исчерпал раньше, чем пришел к этому выводу. Творчески, интеллектуально, морально...

Э. Г. Морально - это как?

Р.С. Это когда вокруг происходит нечто абсурдное, к чемуты не имеешь никакого отношения. Когда в типографии рассыпают гранки твоей книги, которую ты ждал несколько лет, не принимают в Союз кинематографистов, насильно пытаются втиснуть в рамки чуждой тебе психологии. Все это неспроста, все это знаки: тебя как бы само провидение толкает в спину - езжай отсюда, как угодно, куда угодно. А куда может уехать человек, вся сознательная жизнь которого была связана с Москвой и Питером? Вначале меня именно в Питер и потянуло - все-таки поинтеллигентнее город. Но климат...Так вот, в этом году десять лет исполнилось, как я в Москве. Чего только не было за эти годы. Зарабатывать творческим трудом, начав с нуля, -дело, сам знаешь, непростое. Очень немногим это удается, и пусть меня закидают камнями, но ереванцам-то кажется, что деньги в Москве на деревьях растут. Как в свое время советские люди думали про американцев - все они миллионеры. А что они вкалывают, как рабы на галерах, с раннего утра до позднего вечера - это мы потом узнали...В общем, многое за эти годы стало ясно, и намногие вопросы я себе ответил. Но вот что интересно. Ты ведь уехал значительно раньше. Хорошо помню: обмен студентами, филфак МГУ. Еще в семидесятые. Подозреваю, что, когда уезжал, был уверен, что вернешься. Что же все-таки удержало?

Э.Г. Вообще-то я вернулся... Вначале. Действительно, меня как "именного" стипендиата - была такая сейчас наверняка забытая вещь - отправили в Москву. Вместе со мной, как ты помнишь, отправились штурмовать бастионы МГУ три студентки. Комсомолки, красавицы, отличницы...

Р.С. Насчет красавиц, прошу прощения, сомневаюсь.

Э.Г. Ну, ты у нас строгий ценитель женской красоты... Так вот, мы долго удивлялись: почему это нас перевели, а не родственников университетского начальства. А когда с "красными" дипломами в зубах вернулись домой, то выяснилось, что нас попросту убрали с глаз долой, чтобы мы не мешали устройству в аспирантуру детей и внуков. Но дело давнее, проехали...Естественно, тогда и в мыслях не было остаться в Москве. Помнится, я даже уговорил переехать в Ереван своего сокурсника. Тем более что он как раз влюбился в одну из наших студенток, а потом женился.

Р.С. Думаю, их уже там нет.

Э.Г. Они уехали в Москву через несколько лет. Сейчас он известный ученый-русист, она - директор школы. На самом деле жизнь в Ереване тогда была приятной, неспешной, я бы даже сказал - благостной. Особенно на фоне суетной, несытой Москвы. Без работы никто из наших не остался. Я успешно подвизался на ниве расцветающей в те времена информатики. Но потом долгий роман с моей московской знакомой пришел к завершению в виде свадьбы. Молодая жена, не найдя себе работы, уговорила меня на год-другой переехать в Москву, а там, мол, видно будет... Это мне показалось авантюрой, но какой армянин не любит рисковать?!Вот так все и случилось. Слово за слово, год за годом, там дети пошли, работа, московский ритм.

Р.С. Да, московский ритм -штука утомительная, но и чрезвычайно всасывающая.

Э.Г. Именно. Разумеется, каждый год приезжал в Ереван. А через несколько лет вдруг обнаружил, что спустя пару недель чувствую себя бездельником-отдыхающим и пора обратно, в бешеную суету выживания в мегаполисе. С тех пор и до того момента, как империя стала разваливаться, жизнь в Ереване казалась курортом, но нельзя же вечно отдыхать.

Р.С. Вспомнил! Ты действительно возвращался, и мы с тобой не раз общались. Я тогда работал в "Литературной Армении", а ты уже писал фантастику. Жизнь в Ереване мне лично не казалась курортом. Может, оттого, что была интересная работа и работал я как проклятый. Да еще и частые командировки в Москву и Питер. Впрочем, это меня как раз привлекало: общение с писателями, переводчиками и особенно переводчицами... Мы открывали в журнале новые рубрики, печатали интересных современных авторов - и не только армянских. Предыдущая команда была повернута на Мандельштаме и Брюсове, а у нас пошли переводы с иностранных языков, печатали Маркеса, Брэдбери... Открыли при Союзе писателей секцию по приключенческой и научно-фантастической литературе. Организовали первое в Армении Всесоюзное совещание писателей-фантастов. Времена в каком-то смысле были и правда благостные. Меня окружали люди по тем временам весьма продвинутые. Хотя и далеко не святые.

Э.Г. Председателем той памятной секции был, помнится, Карэн Симонян, который считал себя отцом-основателем армянской фантастики. Хотя я успел увидеть живого патриарха - Ашота Шайбона...

Р.С. Что такое армянская фантастика - никто толком не ведал. Герои должны носить армянские имена или есть лаваш в космическом корабле?.. Покойный Евгений Брандис вывел тогда формулу: армянская фантастика поэтична и ностальгична. Но такова и фантастика Брэдбери. Впрочем, это не так важно. Все было неплохо. Но редакционные будни, сам знаешь, страшное дело. Этот бесконечный поток рукописей, от которого можно сойти с ума. Вообще, человеку пишущему нельзя каждый день иметь дело с другими пишущими людьми, особенно если те не очень интересны, но очень самоуверенны. Ну вот, значит, на шестом году работы я уже лез на стенку, а на седьмом хотел под жечь или взорвать редакцию.

Э.Г. Что такое редакционная текучка, я знаю прекрасно. Почти десять лет проработал в журнале "Наука и религия". Заведовал, так сказать, наукой. Если тебе приходилось общаться с графоманами, то мне, как правило, с откровенными психами, "чайниками", пророками, контактерами, изобретателями вечных двигателей, разгадчиками тайн пирамид, Бермудского треугольника и так далее. А экстрасенсы просто табунами ходили... А Карэна Симоняна хорошо помню. Если не ошибаюсь, он потом возглавил экологическое движение и позакрывал все, что можно закрыть. И он, можно сказать, приложил руку к коллапсу экономики. Еще, кажется, рулил не то культурой, не то просвещением, не то издательствами. ..

Р.С. Издательствами. Хотя, думаю, не в нем (или не только в нем) дело. Он ведь был человек вовсе не глупый. Просто хотел вписаться в то, что вокруг происходит, и быть при этом на первых позициях. Между прочим, сейчас в Париже живет, не ведаю, правда, на каких позициях. Но все это позже. А тогда, в 1982 году, Высшие курсы сценаристов и режиссеров в Москве, куда я помчался поступать, меня просто спасли. Это были чудесные два с лишним года, о которых до сих вспоминаю с трепетом. И наверное, остался бы (тем более что предлагали стажировку на "Мосфильме") , если бы не семья. Так что вернулся в Ереван, занимался журналистикой, много печатался, писал сценарии. Их на "Арменфильме" называли вненациональными и прятали куда-то в архив. Александру Андраникяну с большим трудом удалось отстоять сценарий мультфильма "И каждый вечер". После того как фильм был снят и получил кучу призов на разных фестивалях, он автоматически стал национальным. Его крутили по ТВ каждую неделю, по нему делали календари. Потом Сашка сделал еще пару фильмов по моим сценариям и уехал в Москву. Он был в нашей компании первым. В Москве он снял по моему сценарию еще один мультфильм (с покойным ныне Арменом Пет-росяном), приступил ко второму, потом стал одним из ведущих российских клипмейкеров и уехал в Нью-Йорк. С ним-то все понятно и естественно. Но ведь добрая половина арменфиль-мовских "патриотов" тоже вдруг оказались в Москве.

Э.Г. Да, иногда забавно бывает встретить вчерашних воинствующих патриотов, крепко укоренившихся далеко за пределами родины.

.

Р.С. Со стороны мой отъезд выглядел так, будто я ищу лучшей жизни. Оно и понятно, поскольку позже, когда все понемногу стали разбегаться, они действительно искали лучшей жизни в прямом и в самом что ни на есть материальном смысле этого слова. Но я всего лишь хотел быть востребованным в той степени, в какой этого заслуживаю. Делать то, что мое.

Э.Г. Человеку, плохо тебя знающему, может показаться, что ты оправдываешься...

Р.С. Перед кем?!

Э.Г. Вот именно - перед кем? Мы никому не давали полномочий за нас решать, что армянское, а что нет. В свое время, когда о национальной культуре начинали рассуждать полуграмотные функционеры, рука невольно тянулась к карману - проверить, на месте ли кошелек. Помнится, в те далекие годы, еще в Ереване, я как-то бряк-нул неосторожно одному нашему общему знакомому, что, мол, это я создаю национальную культуру за своим письменным столом, а не он, просиживающий штаны в кабинетах начальников. Правда, с тех пор о том, чтобы печататься в Армении, я и не помышлял. В общем, тема болезненная, лучше ее не трогать.

Р.С. Между прочим, наилегчайший путь к популярности -комплиментарное отношение к собственному народу. Мол, ты, мой народ, лучше, чем другие. Или поиск врага. Мол, все твои несчастья от тех-то и тех-то. Этим грешат многие деятели, в любой стране. Но ты прав, оставим болезненные темы. Хотя любая тема сейчас болезненна. К примеру, что происходит сегодня. Десятки, сотни тысяч наших соотечественников разбрелись по миру. Устроились на работу, перевезли семьи, и вернутся ли -большой вопрос. То есть вернутся (и уже возвращаются) те, кому не слишком повезло. Идет своего рода естественный отбор. Плохо это или хорошо?.. С одной стороны, плохо. Плохо быть эмигрантом. С другой, Армении за эти годы сильно помогли денежные потоки отовсюду. И те, кто там остался, смогли развернуться. И есть третья сторона. Часть новоприбывших хорошо вписались в бизнес, в коммерческие структуры. Представители местных колоний, даже если они сами не слишком образованны, стараются определить детей в лучшие учебные заведения. И может, лет через 10-15 в той же Москве появится прослойка новой армянской интеллигенции.

Э.Г. В культурной сфере тоже появляются новые имена. Немало армян подвизается сейчас в московских СМИ. Но колония - это, наверное, слишком сильное определение. Оно предполагает локализацию, кучкование по месту жительства, крепкие неформальные связи. Может, оно имеет место, просто я не в курсе. Мои контакты с людьми формируются не по этническому признаку. Хотя ты прав: чем больших успехов они добьются, тем больше помощи Армении. Впрочем, на фоне грядущего переформатирования мировой цивилизации наши личные проблемы кажутся мизерными.

Р.С. Да, но пока они имеют место. И кстати, об этнических связях. Меня всегда называли армянским фантастом, а тебя русским. Так и в энциклопедиях значится. Но при этом в твоих произведениях куча армян, а в моих - ни одного. Только в "Космическом Декамероне", и то имена усечены. Впрочем, у меня по большей части притчи, где национальность героя не столь важна. У тебя же романы. И вообще, мне кажется, ты несешь в себе некое романтическое начало. При всем твоем кажущемся прагматизме. Это проявляется и по отношению к Армении. Наверное, тут играют роль замечательные воспоминания юности. Потом у тебя был большой разрыв. Ты наезжал, но уже как гость. А я до сорока лет жил там и наезжал в Москву. Посему моя романтика связана с Москвой. Ну, и с Питером, как я уже говорил. Любовь, страсть я находил там. В этих двух городах я часто влюблялся. А женщины в моей жизни сыграли огромную роль. Настоящий армянский мужчина (каковым я, к сожалению, не являюсь) выбирает для семейной жизни "железобетонную" тетку, умеющую готовить, стирать и детей рожать, а для романтики — другую, в жанре "ка-масутра". Я же всегда предпочитал два в одном.

Э.Г. Настоящий мужчина и "железобетонной" тетке может такую "камасутру" устроить, что она всю жизнь будет ему, как говорится, ноги мыть и воду пить.

Р.С. Может. Но не будет. Чтобы тетку не "портить". Нет, ты явно оторван от народа своего. Потому ностальгически к нему относишься.

Э.Г. Это ностальгия по молодости. С одной стороны, конечно, человек должен быть адекватен своей культуре, языку, ландшафту, наконец. Но если волей обстоятельств он вынужден изменить место своего пребывания, а языковая среда, в которой он находится, радикально изменилась, то он и становится носителем культуры "в себе и для себя", как сказал бы Кант. А старик знал, что говорил. Это вполне самодостаточное состояние, но расплачиваться за него приходится душевным комфортом, повышенной социальной адаптиро-ванностью - одним словом, быть начеку и не давать себе расслабляться. Наше дело -быть честными по отношению к себе, к своим текстам. А уж потом история (а проще говоря, читатели) решит, какие мы с тобой писатели -армянские, русские... У нас же к тому времени будут, как ты догадываешься, совершенно иные проблемы...